Я еще ничего не успел рассказать о Хабаровске, В этот город, который оставил еще грудничком, Чтобы я на гражданке совсем не разбаловался, На учебные сборы отправил меня военком.
Я совсем не из тех, кто зовется «военная косточка», Но призвали на службу – иди и служи, не ворчи. На погоне моем, чуть заметна, убогая звездочка Одиноко и робко свои искривила лучи.
У вокзала – казак, тот, что городу отдал фамилию И настоянной водке дал имя свое – Ерофей. А в затоне стоят мониторы Амурской флотилии И растут у обочин трава-лебеда и репей.
Скудновата кормежка – меню не страдало излишествами, Не затем нас собрали по зову военной трубы! А еще не забыть лейтенанта Гречишникова, Завсегдатая местной гарнизонной «губы».
Рассуждая о жизни в минуты нечастые трезвости, До высот философии он иногда воспарял. Небо молнии вспарывали, как блестящие лезвия, И рокочущий грохот за ними вослед возникал.
А вблизи поселилась жена моя с маленькой дочерью, И машина войны надо мною утратила власть. Я ходил в самоволку, одним по утрам озабоченный – Чтоб к началу занятий придти незамеченным в часть.
Нас водили в кино, выполняя программу культурную, Но смущен я был вестью из жизни, оставленной мной: Похвалила газета – ну надо же, «Литературная»! – За стихи мои в сборнике «Голоса над Невой».
Я, конечно, в то время и думать не думал о старости. Вот и кончилась служба, и, вздрогнув, отходит перрон… И все дальше уходит то знойное лето в Хабаровске, Одинокие звезды на узких просветах погон…