Впервые за любовь

Мой шарфик окаймлен морозной бахромой.

Талоны на обед и карточки на хлеб.

Повсюду слову «блат» созвучен ширпотреб.

Холодная зима. Урал. Сорок седьмой.

На верхней полке ночь я в поезде продрых.

Посапывал во сне приятель мой, борис.

Он старшим был из нас, актеров и актрис,

Таких же, как и я, голодных и худых.

Борису был присущ какой-то странный шарм;

Он в стареньком пальто смотрелся щегольски.

Мне мама испекла в дорогу пирожки,

Но их я поглощать отнюдь не поспешал.

На сцену я смотрел из глубины кулис,

Там каждый, кто как мог, свой проявлял талант:

Читал стихи поэт, пиликал музыкант,

Но публику потряс, конечно же, Борис.

Хотел бы рассказать, да память подвела, –

Не вспомнить, чем таким он публику потряс.

Лишь помню – от него не отводила глаз

Та девушка, что к нам приставлена была.

Она, ну, скажем – Таня, или, впрочем, нет, –

Наташа – отвезла устроить на ночлег

Бориса, и меня, и всех моих коллег,

И уложила спать, и выключила свет.

А мы – какой тут сон, нам поболтать слегка,

Я даже к тишине призвал народ в стишках,

А после, задремав, мечтал о пирожках,

Которых я еще не пробовал пока.

Наташа и Борис, укрывшись пальтецом,

Вместились на скамью, как будто на кровать,

О чем-то говорят, а слов не разобрать,

И, словно муж с женой, лежат к лицу лицом.

И вдруг я ощутил беззвучные шажки:

То поднялся Борис и мой открыл портфель.

Он угостить решил свою мадмуазель

И преподносит ей мои он пирожки!

Начинка в пирожках – капуста и морковь,

И парочка их все до крошки умела,

Хоть вовсе не для них их мама испекла!

Вот так я пострадал впервые за любовь.

Борису много лет сопутствовал аншлаг,

О нем слыхал любой любитель оперетт.

А я так и не стал артистом – нет так нет.

Да мало ли, как я, на свете бедолаг.

Меню сайта

Сайт Владимира Вейхмана